Коронация императора Павла I: Символы и традиции

Андрей Скоробогатов Коронация императора Павла I: Символы и традиции

Особенностью развития России имперского периода является государственность, выступающая доминантной формой социальной интеграции и задающая единый для российского общества нормативно-ценностный порядок, находящий отражение, прежде всего в официальной идеологии. Исходя из определения официальной идеологии, как совокупности идей, с помощью которых существующий политический режим обосновывает свое право на власть и которыми он руководствуется в своей повседневной деятельности, я считаю, что наиболее полно официальная идеология раскрывается в законодательных актах, публичных выступлениях главы государства и различных внешних символах.

В этом процессе особое значение приобретает номинативная функция государственного аппарата или преимущественное право государства на номинацию своих составляющих, а также ритуализация и стандартизация всех внутригосударственных отношений. В первом случае основным способом самовыражения будет слово. Во втором - ритуал как вербальный, так и жестовый, т.е. предписание определенного способа поведения внутри системы⁽¹⁾. Определяемый местом в иерархии тип поведения, исполнение всех ритуалов, именование себя и других установленным образом гарантирует включение индивидуума в государственную систему, обеспечивает право на существование в ней. Нарушение же этих норм влечет за собой отторжение государством. Наиболее ярко эта функция проявляется в официальной идеологии, т.е. "совокупности идей, с помощью которых существующий политический режим обосновывает свое право на власть и которыми он руководствуется в своей повседневной деятельности"⁽²⁾.

Особенности формирования мировоззрения Павла I, его увлеченность внешними проявлениями власти (сильно развившаяся после посещения Парижа в 1782 г.⁽³⁾) придали идеологии во всех ее проявлениях большое значение.

Вступление на престол и коронация Павла I должны были означать возвращение к традиционной, византийско-самодержавной модели власти. Во взглядах на государство и роль монарха он развивает идеи Московских книжников XV-XVI вв. (с которыми он познакомился во время первоначального обучения⁽⁴⁾) прежде всего, старца Елизарова монастыря Филофея, который обосновал в своих посланиях предначертанное Промыслом перемещение центра христианства из Рима в Византию и из Византии в Москву, где он окончательно утвердился. Этому новому очагу христианского мира предстоит провиденциальная миссия. Историческая роль Москвы как центра различных христианских царств предопределена. Задача царя - избранника Божия - хранить и защищать православные традиции⁽⁵⁾.

Теория Филофея не была лишена некоторой широты: с православной точки зрения ее можно было прилагать и к международным и внутренним отношениям; но она не содержала развитого учения о принципах управления и подданства, получивших дальнейшее обоснование в более специальных доктринах.

В числе таковых можно назвать учение Иосифа Волоцкого, основанное на строго православных началах и отражавшее несколько византийских идей. Это учение признавало царя Божиим избранником и верховным блюстителем православия. Он уподобляет власть царя Божией власти и обосновывает повиновение ему подданных той покорностью, какую люди оказывают Богу или с какой они подчиняются монастырским уставам⁽⁶⁾. Как убедительно доказал И. Шевченко, эти идеи напрямую были связаны с византийскими политическими учениями о государстве⁽⁷⁾. Однако, восстанавливая Византийскую империю в Московском государстве, русские ориентировались не на реально существующую традицию, а на свое представление о государстве: идеология играла при этом куда более важную роль, чем реальные факты⁽⁸⁾.

Павел I воспользовался этими трансцендентными идеями для обоснования своей власти. Вслед за русскими царями и их византийскими предшественниками он хотел "все знать, все видеть, везде награждать добродетель и наказывать порок"⁽⁹⁾. Прежде всего, это стремление выразилось в его желании подчеркнуть легитимность своей власти, ее преемственность с существующей императорской династией.

Павел I позаботился о придании своей власти ореола законности. Уже краткий манифест Павла I при вступлении на престол 6 ноября 1796 г. ссылался на "Наш прародительский, наследственный, императорский, всероссийский Трон". Принцип наследственности получил перевес над принципом общественной выгоды, который был упомянут лишь в последней строке - прошении к Богу о помощи в достижении "процветания Империи и благосостояния Наших верноподданных"⁽¹⁰⁾.

Уже 18 декабря 1796 г. был издан манифест о предстоящем короновании императора Павла I. Коронование было назначено на апрель месяц следующего 1797 г., т.е. всего спустя 5 месяцев после кончины императрицы Екатерины II. "По вступлении нашем на прародительский наш императорский престол, - объявлял император в манифесте, - мы первым долгом почитаем принесть жертву благодарения Вседержителю, владеющему царствами человеческими, и последуя с достодолжным благодарением примерам древних царей израильских, потом православных греческих императоров, також благочестивых предков наших самодержцев Всероссийских и других христианских государей, восприять новый залог благодати Господней, возложением на себя короны и священнейшим миропомазанием, предполагая, по образу тех же греческих православных и других христианских владетелей, удостоить коронования и нашу любезнейшую супругу Императрицу Марию Феодоровну, что с Божиею помощью в первопрестольном Нашем граде Москве в апреле наступающаго 1797 совершиться имеет"⁽¹¹⁾. Коронация Павла I в апреле 1797 г. представила образ и модель власти, которая, по его мнению, наведет порядок в государстве. Император выступал как носитель порядка и стабильности, воплощение дисциплины, которая должна уничтожить распущенность "потемкинского духа".

Хотя церемония коронации Павла I во многом проходила традиционно для российских императоров XVIII в., в ней был ряд моментов, которые можно объяснить только сплавом в его мировоззрении нескольких государственных моделей⁽¹²⁾.

1 марта 1797 г. государь выехал для коронации из Петербурга в Москву. До официального въезда в Москву Павел I остановился в Петровском дворце, где ему были принесены поздравления. Особенно растрогала императора краткая речь митрополита Платона, которая отличалась сердечностью и чувством⁽¹³⁾.

Накануне императорского прибытия в Москве усилились приготовления к предстоявшим торжествам. В нескольких местах по пути высочайшего следования, кроме уже существующих триумфальных арок, было построено пять новых, у которых были назначены встречи официальных лиц. Старые арки были украшены новой живописью. По Тверской улице и в Кремле были устроены трибуны для зрителей. За несколько месяцев перед этим государь купил у графа Безбородко огромный дом против Головинского сада и назвал его Слободским дворцом. Здесь государь предполагал провести время от торжественного въезда в Москву до коронации и потому дворец спешно отделывался к его приезду. К дворцу пристраивались по бокам две большие деревянные залы⁽¹⁴⁾.

Высочайший въезд в Москву назначен был на Вербное Воскресенье, 29 марта. В процессии входа император выступал одновременно как командир и отец народа. Первым из российских монархов он совершил процессию входа верхом. Павел I ехал по улице со шляпой в руке, маша зрителям. В церемонии въезда участвовали все чиновники - и военные, и статские, и придворные - одетые в официальные мундиры того времени. Так как погода не обещала быть теплой, придворным чинам приказано было иметь супперроки, - широкие кафтаны из пунцового бархата. Однако, по свидетельству очевидцев, придворные чины "значительно повредили" блеску и великолепию церемонии. Они должны были присутствовать в церемонии верхом, между тем не умеющих ездить на лошадях было очень много, царедворцы теряли свои ряды и производили путаницу в шествии, притом в этот день стоял большой мороз, и многих приходилось буквально снимать с лошадей окоченевшими от холода⁽¹⁵⁾.

Церемония тянулась необыкновенно долго, все статские чиновники, одетые в оригинальные мундиры, ехали по два в ряд. Государь сам ехал один, несколько позади него следовали верхом два великих князя. Императрица Мария Федоровна ехала в карете.

В Кремле император остановился лишь затем, чтобы приложиться к святым мощам и иконам, и, потом сев на лошадь, снова продолжал путь до Слободского дворца в прежнем порядке. Во дворец прибыли уже, когда начало смеркаться, Здесь перед государем прошли церемониальным маршем все войска, бывшие в строю⁽¹⁶⁾. Действия Павла I во время коронации были символичны и опирались на русские традиции.

Коронационные празднества представили Павла I верховным религиозным вождем, который отмечен знаком свыше. В Московской Руси царь при помазании уподоблялся самому Христу⁽¹⁷⁾. Эти аналогии использовал и Павел I. Вход в Москву состоялся в Вербное Воскресенье, таким образом, приближаясь к входу Христа в Иерусалим. Московский Митрополит Платон при встрече Павла I на паперти Успенского собора обратился к нему со словами: "Благословен Грядый во имя Господне", что ассоциировалось с обращением к Христу как еврейскому патриарху⁽¹⁸⁾. Коронационные оды особенно обращались к императорскому религиозному чувству; в них он сравнивался с Христом⁽¹⁹⁾.

Церемония коронации произошла в Пасхальное воскресенье 5 апреля 1797 г. в соответствии с представлением императора о его высокой религиозной миссии. По всей вероятности, коронация была совершена в день Пасхи по совету митрополита Платона, поскольку при объявлении о коронации был назначен только апрель месяц 1797 г.⁽²⁰⁾ Страстная неделя, предшествовавшая коронационному дню Пасхи, была ознаменована обнесением плащаницы не кругом Кремлевских храмов, а вокруг всего Кремля, как бы одного храма Воскресения, по его стенам. Коронация в день Пасхи может рассматриваться как принятие "становящимся в отцов место долга воскрешения" (т.е. долга восприемничества и долга душеприказчества), что раскрывает назначение Царской власти как "поставляемой в праотца место". В лице царя вся светская власть, все светское знание становится как бы орудием Бога отцов и Царя, "в отцов место стоящего".

Император при короновании был в военном мундире прусского покроя, со шпагой, с напудренными волосами и косою. По установившемуся уже обычаю, после чтения Евангелия в чин в коронования, нужно было возложить на государя порфиру. На этот раз было допущено весьма существенное дополнение: архиереи поднесли на подушке государю одежду древних византийских царей - далматик из малинового бархата, сходный по покрою с архиерейским саккосом, и помогли возложить его поверх военного мундира. Только после далматика император возложил на себя порфиру.

В законе о престолонаследии Павел впервые официально заявил о монархе как "Главе Церкви", что только де-юре закрепило сложившуюся после отмены Петром Великим патриархата ситуацию. Павел I, однако, принял эту роль буквально и верил, что приобщение в алтаре на самом деле возложило на него статус священника. В этом он также был не согласен с природной символикой власти. Его претензии на международную религиозную миссию проявились в ношении далматика - оплечья, которое носили императоры Священной Римской империи и французские короли во время коронаций. По мнению Б.А. Успенского, он, несомненно, символизировал архиерейское облачение - саккос⁽²¹⁾. Далматик означал и священный сан Павла, и его всемирные, мессианские, притязания, поскольку на иконах Христос, как царь и великий иерарх, изображался именно в далматике.

В следующие за коронацией недели Павел объявил о своем желании совершать богослужения и заказал для этой цели пышные одеяния. Он также желал служить исповедником для членов императорской семьи и министров, но был разубежден Синодом, приведшим в качестве аргумента запрещение священнодействовать тем, кто вступил в брак вторично⁽²²⁾. По словам В.М. Живова и Б.А. Успенского, коронация царя, прежде всего, помазание, будучи помещено в литургический контекст, придает императорской власти специфический сакральный статус, особую харизму. После коронации царь приобретает качественно новый статус - отличный от статуса всех остальных людей. Миропомазание происходит над тем же самым человеком, но в новом качестве, и это новое качество определяется обрядом венчания⁽²³⁾.

Именно как религиозный вождь Павел I также в день коронации издал манифест, запрещающий помещиков заставлять крестьян работать в воскресенье. Манифест, прочитанный в Грановитой палате перед коронационным пиром, объявлял, что Писание велит посвятить седьмой день Богу, и Павел I считает своим долгом укрепить "точное и неизменное исполнение этого закона". Остальные шесть дней он рекомендовал разделить поровну между барщиной и крестьянской работой на своем поле⁽²⁴⁾.

По совершении чина коронования, Павел I, стоя на престоле, во всеуслышанье прочитал фамильный акт о престолонаследии. Император неожиданно выступил вперед и объявил со ступеней трона свою волю. Затем он возвратился в алтарь через царские врата, положил закон в серебряный ковчег и объявил, что он останется в соборе "для сохранения в будущие времена"⁽²⁵⁾. Увязка закона с коронацией освятила его, сделав священным документом, начинающим новую эпоху. Император создал новую святыню, вызывающую поклонение как воплощение высшей власти. Для Петра Великого и его преемников регалии были выражением западного характера их власти и богатства, а, следовательно, прогресса российского государства. Для Павла I физические объекты заключали священную сущность монархии, требующую беспрекословного повиновения власти его наследников. В этом смысле он вернулся к прежней, распространенной в эпоху Московской Руси, вере в регалии как символы харизмы династии.

По словам М.Ф. Флоринского, закон о престолонаследии явился удачным ответом царя на требования времени⁽²⁶⁾. Отныне перед самодержавием открывались более широкие перспективы в плане культивирования монархических идеалов в общественном сознании, поскольку их влияние во многом вытекало из традиционного патерналистского взгляда на царя как "отца" своих подданных, который равно заботится обо всех. Такому представлению отвечала в первую очередь фигура монарха, получившего власть "в силу закона и рождения", никому не обязанного "своим возвышением, кроме Бога".

Как истинный "отец Отечества" император решил ознаменовать начало своего царствования щедрыми подарками своим подданным. День своего коронования он ознаменовал большими пожалованиями чинов, орденов и крестьян. Граф Н.И.Салтыков получил крест и звезду ордена св. Андрея Первозванного, фельдмаршал Н.В.Репнин - шесть тысяч душ крестьян, граф А.А.Безбородко - княжеское достоинство, тридцать тысяч десятин земли и шесть тысяч крестьян, граф В.П.Мусин-Пушкин - четыре тысячи крестьян, генерал Н.П.Архаров, граф С.Р.Воронцов пожалованы орденом св. Андрея, тайный советник Ф.И.Волков - получил орден св. Александра Невского и тысячу душ крестьян, статс-дама княжна Ш.К.Ливен получила полторы тысячи душ крестьян. Другие менее знатные придворные и высокопоставленные лица пожалованы были повышениями в чинах: одни возведены во флигель-адъютанты, другие - в действительные тайные советники, третьи в камергеры и т.п. При коронации Павла мы в первый раз встречаемся с пожалованиями орденов духовенству, а многие из дам удостоились сопричисления к разным женским орденам. Орденом Александра Невского были пожалованы: архиепископ Ростовский Арсений, и архиепископ Евгений; орденом Анны 1-го класса: архиепископ Словенский Никифор, епископ Суздальский Виктор, епископ Коломенский Афанасий, протоиерей большого Московского Успенского собора Александр, протоиерей Благовещенского собора и императорский духовник Исидор. Пожалование орденов обычно сопровождалось пожалованием известным количеством крестьян, исключение в данном случае составляли только духовные лица⁽²⁷⁾.

В соответствии с учением Филофея о "Москве - третьем Риме" Павел I смотрел на себя как на представителя и защитника монархического христианского начала не только в России, но и в мире. Устанавливая строгий этикет, окружая свой двор средневековой пышностью, облекаясь при любом удобном случае в атрибуты императорской власти, он как бы протестовал против распространения революционных, нигилистских идей⁽²⁸⁾.

С этими идеями Павла I связано его стремление сконструировать рыцарскую модель государственного устройства, основанную на мальтийских идеях. Мечтой Павла было внести в среду дворянства дисциплину и мораль средствами великого христианского ордена. Он объявил об этом при коронации, и впоследствии его планы становились все более грандиозными. Он демонстрировал универсальный (мессианский) характер российской монархии, принимая роль защитника всего христианства, как православия, так и католичества⁽²⁹⁾.

Рыцарская модель начинает конструироваться Павлом I практически с момента вступления на престол. В числе указов, изданных им в день коронации и призванных стать "фундаментальными законами", было "Установление для орденов российских". Подобно тому, как рыцарские ордена имели свои капитулы и имения, император, установив единый российский Орден, разделенный на четыре части (ордена Св. Андрея, Екатерины, Александра Невского и Анны), назначил в пользу кавалеров казенные деревни для составления из них командорств (имений). На эти цели было выделено 500 тыс. душ. Предполагалось впоследствии по мере увеличения орденских капиталов увеличить и командорства. Командорства были расписаны на 4 класса, сообразно 4 орденам. В соответствии с рыцарской традицией в каждом классе имелась определенная пропорция кавалеров из духовных особ, которые, получив командорства, не могли вступать в управление ими, но пользовались только доходами от этих имений. Лица светские могли управлять командорствами на правах помещиков. Командорские имения находились только во временном владении командора. Как только он покидал свой класс, имение передавалось другому⁽³⁰⁾.

Павел I ориентировался при этом на наиболее блестящий период рыцарской истории, примером чему может служить символический жест императора в день коронации. Сразу же после коронации Павлом I оглашается манифест о престолонаследии, "по прочтении оного акта император царскими вратами вошел в алтарь, положил его (акт - А.С.) на святой престол в нарочито установленный серебряный ковчег и велел хранить"⁽³¹⁾. Описания ковчега не приводится, но традиционно ковчеги имели форму храма-города и назывались "иерусалимами", таким образом, акт о престолонаследии должен был "храниться в Иерусалиме". В "История ордена св. Иоанна Иерусалимского" А.Лабзина описывается аналогичный жест Готфрида Бульонского: "Привел в движение все пружины политики, дабы новоприобретенному своему царству (Иерусалимскому - А.С.) через спокойствие и устройство доставить продолжительное существование. Он собрал государственные чины, издал с ними новые законы, которые под именем грамот святого гроба хранились в церкви при гробе Господнем"⁽³²⁾. Перед нами ритуал, смысл которого - объявление законов боговдохновенными, охраняемыми высшими силами, направленными на укрепление богоизбранного государства, отождествление государства Павла I с Иерусалимским государством Готфрида (времен крестовых походов).

Совершенно очевидно, что идеи единого порядка, уравнения сословий, личного контакта царя и подданного, отмена смертной казни - связаны с установлением военно-монашеского (регулярного, христианского и коллективного, основанного на общественных связях) государства.

Символом военно-монашеского государства может быть и церемония, которая состоялась сразу после коронации: "В Кремле происходила военная церемония, соединенная с церковным торжеством, во время которой император Павел в далматике и короне командовал войсками на параде"⁽³³⁾.

Из рыцарской доминанты естественно проистекала повышенная знаковость государственного и общественного устройства царствования Павла I, насаждение которой столь остро воспринималось современникам. Это, прежде всего, неукоснительное внимание к четкой регламентации публичных и частных отношений, в том числе особая роль (строже всего соблюдаемая при дворе и в армии) этикета, жеста, иерархии почестей, эмблемы, цвета и т.д. Одновременно эта знаковость своими истоками восходила к идее регулярного государства Петра Великого.

Характерной чертой политики Павла I явилась рецепция идеологии полицеизма, нашедшей свое отражение в трудах немецких мыслителей XVIII в. - Я.Ф. Бильфельда, И.Г.Г. Юсти, И. Зонненфельса, и полицейского государства, обоснованного Х. Вольфом и С. Пуффендорфом и последовательно воплощавшегося в жизнь Петром I. Продолжая традиции рационализма XVII в., они рассматривали государство не как нечто дарованное людям свыше, а как творение человеческих рук, которое можно и нужно совершенствовать с помощью мудрых законов, способных обеспечить всеобщее счастье и благоденствие⁽³⁴⁾. Забота государства об общем благе подданных проявлялась через всестороннюю правительственную регламентацию их жизни.

Вся разнообразная деятельность общества должна была управляться и направляться государством, и, прежде всего, органами полицейской власти под руководством абсолютного монарха⁽³⁵⁾. По меткому выражению М. Петрова, Павел I был художником на троне, мольбертом которого являлась вся Россия, а для художника в творимом им произведении нет мелочей, незначительных деталей - значимо все⁽³⁶⁾. Эти идеи, создававшие модель регулярного государства, получили воплощение уже в день коронации Павла I, церемония которой была строго регламентирована.

Как на одну из особенностей этой коронации следует указать на то, что теперь короновалось не одно лицо, как это было до сих пор, а два: император и императрица - супруги. По совершении обряда коронования, император сел на своем престоле и, положив регалии на подушки, подозвал к себе императрицу. Императрица, приблизившись к императору, стала на колени; тогда император, сняв с себя корону, прикоснулся ею к голове императрицы и корону опять возложил на себя. Немедленно подана была меньшая корона, которую император возложил на голову императрицы. Затем на нее возложен был орден св. Андрея и императорская мантия⁽³⁷⁾.

Стремление к регламентации проявилось и в тех же документах, где император отстаивал византийскую модель. Прежде всего, это касается указа о престолонаследии, который принял несвойственную прежде России форму фамильного соглашения⁽³⁸⁾. Он заключал договор мужа и жены, который Павел и Мария Федоровна составили еще в 1788 г., накануне отъезда Павла Петровича в действующую армию во время русско-шведской войны⁽³⁹⁾. Указ был скреплен двумя высочайшими подписями. На основании соглашения "по природному закону" наследником провозглашался великий князь Александр Павлович. Манифест о престолонаследии ввел "австрийскую систему" престолонаследия: приоритет мужского первородства, который могла нарушить женщина-наследница только в случае отсутствия прямых наследников-мужчин. Закон требовал разрешения императора при женитьбах всех возможных наследников престола. Он также определял условия регентства в случае, если наследник не достиг совершеннолетия⁽⁴⁰⁾, для того, чтобы предотвратить повторение событий 1762 г., не позволивших Павлу взойти на престол.

Несмотря на церковные атрибуты, закон о престолонаследии был выражен по-прежнему в традициях утилитаристской риторики XVIII века. Принцип наследственности не вытекал из религии или традиции, но, определяемый "естественным законом", устанавливал "спокойствие Государства... основанное на твердом законе наследования, в котором каждый здравомыслящий уверен".

После Манифеста о престолонаследии император объявил Статут об Императорской Фамилии, который являлся логическим продолжением предыдущего закона. Статут сделал необходимым условием сохранения российского самодержавия связь между благополучием императорской семьи и благосостоянием государства. Он установил "увеличение фамилии Монарха" в качестве одной из основ "процветания государства". Россия уже получила благословение свыше, "видя, что наследие Трона надежно заключено в Нашей Семье, да даст Ей Всевышний вечно продолжаться". Статут определял поместья и доходы, причитающиеся членам императорской семьи, их титулы и права наследования, которые они получают. Согласно статуту был создан Департамент Уделов, чтобы вести дела с поместьями и доходами.

Пристрастие Павла I к регламентации отразилось и в "Установлении для Орденов Российских". Возвышенная риторика начальных фраз напоминает о славе рыцарской традиции⁽⁴¹⁾, но при этом Павел I смешивал средневековое значение рыцарских орденов с их позднейшей функцией награды за службу абсолютному монарху. Ордена должны были превратить службу дворянина государству в христианскую службу императору как первосвященнику и монарху. Вскоре после коронации Установление было доработано и снабжено рисунками не только самих орденов, но и орденской формы в соответствии с внутренней иерархией (Рукописный оригинал "Установления для Орденов Российских" с цветными рисунками в настоящее время хранится в Оружейной палате Московского Кремля; на его основе был опубликован печатный вариант с черно-белыми гравюрами). В Установлении были точные предписания для торжественных орденских актов, правила ношения одежды, медалей и лент, праздничные дни отдельных орденов. Корме того, император ввел праздник для всех ветвей нового ордена - 8 ноября, день Архангела Михаила⁽⁴²⁾. Архангел обычно назывался традиционным для православия словом "Святой Архистратиг Михаил". Архангел, небесный предводитель Церкви Торжествующей, покровитель Российского государства стал основным символом возвышенной миссии Павла⁽⁴³⁾. Установление указывало, что орденский акт в этот день должен будет происходить в церкви Архангела Михаила в будущем Михайловском замке⁽⁴⁴⁾. Рыцари Российского ордена, таким образом, заняли свое место в Церкви Воинствующей и вступили в битву за всеобщее спасение.

Еще больше стремление к регламентации воплотилось в законе "О трехдневной работе помещичьих крестьян в пользу помещика и о непринуждении крестьян к работе в воскресные дни". Этим указом Павел I как бы заявлял: "Все равно мои подданные и все я равно государь". Следуя этому принципу, император попытался вмешаться в устаревшие, с его точки зрения, отношения между помещиками и крестьянами. Он считал, что практически бесконтрольная эксплуатация крестьянства наносит вред государству. Ни в коей мере не посягая на крепостное право в целом, Павел I полагал, что отношения двух основных сословий государства нуждаются в дополнительной регламентации со стороны императорской власти⁽⁴⁵⁾. Почему и решил пожертвовать частью - интересами помещиков - во имя спасения целого.

Таким образом, по мнению императора, России и ее верховной власти была предназначена мессианская роль, и церемония коронации Павла I отразила его официальную идеологию.

© Андрей Валерьевич Скоробогатов
кандидат исторических наук
Отдел рукописей и редких книг Казанского государственного университета

Иллюстрация воспроизводится по изданию: Энциклопедия для детей. Т. 5. Ч. 2. М., 1997. С. 236.

К оглавлению номера

Примечания

• (1) Подробнее см.: Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Миф - имя - культура // Ученые записки Тартуского университета. 1973. Вып. 308. С. 282-303.
• (2) Коржихина Т.П., Сенин А.С. История российской государственности. М., 1995. С. 122.
• (3) См.: Куракин А.Б. Записки, ежедневные, пребывания их императорских высочеств в Париже в 1782 г. // Отдел рукописей и редких книг Научной библиотеки им. Н.И.Лобачевского. Ед. хр. 4445.
• (4) О воспитании и обучении Павла I см.: Скоробогатов А.В. Генезис и эволюция мировоззрения Павла I до вступления на престол // Ученые записки Казанского университета. 1998. Т. 134. С. 106-116.
• (5) Малинин В. Старец Елизарова монастыря Филофей и его послания. Киев, 1901. Прил. С. 36-66.
• (6) Иосиф Волоцкий. Просветитель. Казань, 1896. С. 488, 544-551.
• (7) Sewcenko I. A Neglected Byzantine Sourse of Muscowite Political Ideology // harward Slawic Studies. 1954. № 2. P. 141-179.
• (8) Подробнее см.: Успенский Б.А. Царь и император: Помазание на царство и семантика монарших титулов. М., 2000. С. 27-31.
• (9) Терновский Ф. Религиозный характер русских государей XVIII века: Речь, произнесенная в торжественном собрании Киевской духовной Академии 28 сентября 1784 года экстраординарным профессором академии Ф. Терновским. Киев, 1874. С. 24.
• (10) Полное собрание законов (далее: ПСЗ). 1-е собр. СПб., 1830. Т. 24. № 17530.
• (11) Там же. № 17659.
• (12) См.: Камер-фурьерский церемониальный журнал. Апрель-июнь 1797 года. СПб., 1897. С. 23-31.
• (13) См.: Воздвиженский В. Священное коронование и венчание на царство русских государей с древнейших времен и до наших дней. СПб.; М., [1896]. С. 51.
• (14) Сайгина Л. Москва в дни коронаций // Наше наследие. 1997. № 43/44. С. 47.
• (15) См.: Воздвиженский В. Священное коронование и венчание на царство русских государей с древнейших времен и до наших дней. СПб.; М., [1896]. С.51.
• (16) Шильдер Н.К. Император Павел I: Историко-биографический очерк. СПб., 1901. С. 343, Комаровский Е.Ф. Записки. СПб., 1914. С. 118.
• (17) Успенский Б.А. Царь и император: Помазание на царство и семантика монарших титулов. М., 2000. С.28.
• (18) Головкин Ф. Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания и анекдоты / Предисл. и прим. С. Боннэ, пер. с франц. А. Кукеля. М., 1912. С. 144.
• (19) См. например: Руссов С.В. Ода государю императору Павлу Петровичу на высокоторжественнейший день высочайшаго его императорскаго величества на всероссийский престол возшествия 1796 года ноября 6 числа. СПб., 1797. С. 3.
• (20) ПСЗ. Т. 24. № 17659.
• (21) Успенский Б.А. Царь и патриарх: Харизма власти в России (Византийская модель и ее русское переосмысление). М., 1998. С. 176.
• (22) Шумигорский Е.С. Император Павел I: жизнь и царствование. СПб., 1907. С. 121-122.
• (23) Живов В.М., Успенский Б.А. Царь и Бог: Семиотические аспекты сакрализации монарха в России // Языки культуры и проблемы переводимости. М., 1987. С. 205-207.
• (24) ПСЗ. Т. 24. № 17909. (О смысле указа см.: Клочков М.В Очерки правительственной деятельности времени Павла I. Пг., 1916. С. 528-569; Окунь С.Б.; Паина Э.С. Указ от 5 апреля 1797 г. и его эволюция // Исследования по отечественному источниковедению. М., 1964. С. 283-299).
• (25) Историческое описание всех коронаций российских царей, императоров и императриц / Сост. И. Токмаков. М., 1896. С. 100; Нольде Б. Законы основные в русском праве // Право. 1913. № 9. С. 524-526.
• (26) Флоринский М.Ф. Российская государственность на рубеже XVIII-XIX веков // История России: народ и власть. СПб., 1997. С. 371.
• (27) См.: Камер-фурьерский церемониальный журнал 1797 года. Прил. С. 52-56.
• (28) Шильдер Н.К. Записка об императоре Павле // Отдел рукописей Российской национальной библиотеки. Ф. 859. № 7. Л. 32.
• (29) McGrew R.E. Paul I and the Knights of Malta // Paul I: A reassessment of his life and reign. P. 59-60; Эйдельман Н.Я. Грань веков: Политическая борьба в России. Конец XVIII - начало XIX столетия. СПб., 1992. С. 79-80.
• (30) ПСЗ. Т. 24. № 17908, 17945, 18706; см. также: Установление для Орденов Российских. [СПб., 1797].
• (31) Шильдер Н. Император Павел I: Историко-биографический очерк. СПб., 1901. С. 344.
• (32) Лабзин А. История ордена св. Иоанна Иерусалимского. СПб.,1799. Т.1. 4. С. 48.
• (33) Шильдер Н. Император Павел I: Историко-биографический очерк. СПб., 1901. С. 349.
• (34) Зутис Я.Я. Остзейский вопрос в России XVIII в. Рига, 1949. С. 329.
• (35) Рейснер М.А. Общественное благо и абсолютное государство // Вестник права. 1902. Т. 32. С. 123-124.
• (36) Петров М. Павел I - рыцарь Мальтийского ордена // Мальтийский орден в России / Вилинбахов Г., Кальницкая Е., Петров М. СПБ., [1999]. С. 32.
• (37) Камер-фурьерский церемониальный журнал. Апрель-июнь 1797 года. С. 25-26.
• (38) Нольде Б. . Законы основные в русском праве // Право. 1913. № 9. С. 524-526.
• (39) Подробнее см.: Семевский М.И. Материалы к русской истории XVIII века (1788 г.) // Вестник Европы 1867. № 3. С. 299-302.
• (40) ПСЗ. Т. 24. № 17910.
• (41) Там же. № 17908.
• (42) Там же.
• (43) Посвящение ордена Архангелу объясняется видением его караульному солдату в ночь перед восхождением Павла на престол (См.: Шумигорский Е.С. Император Павел I: Жизнь и царствование. СПб., 1907. С. 200)
• (44) ПСЗ. Т. 24. № 17908.
• (45) Подробнее см.: Скоробогатов А.В. Образ идеального государства в политической доктрине Павла Первого // Философский век. СПб., 2000. Альманах 12: Российская утопия: От идеального государства к совершенному обществу. Материалы Третьей Международной Летней школы по истории идей. 9-30 июля 2000 г. Санкт-Петербург / Отв. ред. Т.В. Артемьева, М.И. Микешин. СПб., 2000. С. 60-73.