"Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса"
 | Л.В.Милов "Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса". М., РОССПЭН. |
Книги издаются сейчас в России разные. Ученые и не очень, скучные и захватывающие, нужные всем и не нужные, как кажется, никому, кроме автора. Словом, выбирай, какая тебе по вкусу. А, впрочем, можно и вовсе не выбирать, если нет охоты и привычки к чтению. Но есть все же такие книги, которые должен прочесть каждый. Во всяком случае, тот, кому не безразлична родная история и кто хочет понять, отчего и почему мы живем так, а не иначе. Именно к таким книгам относится исследование Л.В.Милова.
История крестьянства и сельскохозяйственного производства были излюбленными темами советской исторической науки. Трудно даже подсчитать, сколько работ было посвящено классовой борьбе в деревне, проблеме расслоения крестьянства, роли крестьянских масс в историческом развитии России и т.п. Нельзя сказать, что все сделанное только дань идеологической. Было немало честных и серьезных исследований. Однако во всем этом множестве статей, книг, коллективных монографий лишь с большим трудом можно разглядеть, как же в действительности на протяжении столетий жил и трудился простой крестьянин - главное, как утверждалось в учении Маркса и Энгельса, действующее лицо исторического процесса в феодальную эпоху. Повседневная жизнь народа, как правило, оставалась вне поля зрения советских историков.
Фундаментальное исследование Л.В.Милова, основанное на громадном фактическом материале, дает реальное представление о том, как пахал, сеял, жал хлеб и убирал его с полей российский крестьянин. Как вел он скотоводство и огородничество, каких усилий стоило ему занятие сельским хозяйством в суровых условиях российского климата. Наконец, в каких домах он жил, как одевался и что ел.
Вряд ли кто-либо из современных читателей знает, что для того, чтобы один раз вспахать сохой одну десятину (1,45 га) крестьянин в XVIII-XIX веках должен был прошагать, по крайней мере, 53 км. И не просто прошагать их по ровной земле, а идти по распаханной пашне вслед за лошадью, управляя ею и одновременно не давая сохе выскользнуть из земли. Если учесть, что под важнейшие яровые культуры почти всюду пашню приходилось "двоить" и даже "троить", то ясно, что тяжесть работ возрастала многократно. Это значило, что путь пахаря удлинялся при трехкратной вспашке до 159 км. По данным Л.В.Милова, даже 26 км в день были непосильной нагрузкой для одной лошади. Нетрудно рассчитать, пусть даже приблизительно, сколько требовалось крестьянину для того, чтобы вспахать одну десятину. А землю надо было обработать прежде для барина (при барщинной системе) и только потом для себя.
Но пахота только начало сельскохозяйственного процесса, затем требовалось землю боронить, удобрять, потом приходило время жатвы и молотьбы. Время для сельскохозяйственных работ в центральной России крайне ограничено климатическими условиями. Это всего шесть месяцев - с мая по октябрь. И вот получалось, как убедительно показывает Л.В.Милов, что после выполнения всех своих обязанностей у крестьянина практически не оставалось времени на полноценную обработку своего надела. Качество крестьянского земледелия было настолько примитивным, что не всегда удавалось вернуть даже свои семена. Это была поистине драматическая ситуация и выход из нее, по справедливому выводу автора, был только один - труд без сна и отдыха, труд днем и ночью, труд детей и стариков, использование на мужских работах женщин и т.д. В 22 рабочих дня (хорошо, если не вдвое меньшее время, а ведь и такое случалось, и было не такой уж редкостью) великорусский пахарь на своей земле должен был выполнить то, что на барской запашке он делал за 40 дней. А для тех, кто не мог выдержать столь изнурительной гонки, оставалось только одно - уповать на милость Божию и ожидать чудес от природы. Недаром известный публицист XVIII века писал о "чуть не пятой доле крестьян, которые питаются мякинным хлебом, живя, скорее, как животные, а не как люди". Урожай "сам - два" в этих условиях был уже большим достижением и позволял часть собранного урожая везти на рынок. В то же самое время в Западной Европе урожай в "сам - десять" и более не считался чем-то сверхъестественным. Нужен ли здесь какой-то дополнительный комментарий? Вряд ли.
Из всего вышеописанного напрашивается только один вывод, сделать который российскому историку с моральной точки зрения не так-то легко. В сельскохозяйственной стране, каковой на протяжении долгих столетий оставалась Россия, занятие сельским хозяйством было тяжелым испытанием для подавляющего большинства населения. "Уровень реальной жизни, - пишет Л.В.Милов, подводя итог своему многотрудному и скрупулезному исследованию положения основной массы населения России, - большей частью, по-видимому, располагался между крайней бедностью и состоянием выживания... В конечном счете, речь должна идти о крайне низком уровне земледельческого производства в целом для Европейской России и, в особенности для территории ее исторического ядра. Земледелие здесь практически едва осуществляло функцию простого воспроизводства". Горькое, но честное признание историка.
Как же в таких условиях могло существовать российское государство? И не только существовать, но и развиваться, занимая с течением времени все более и более значительное место в мировой истории. Ответу на этот вопрос, а скорее не ответу, а размышлениям посвящена вторая часть исследования, кстати говоря, вызвавшая наиболее острые дискуссии среди его коллег - профессиональных историков.
ответ Л.В.Милова на поставленный вопрос далек от традиционных представлений. Он утверждает, что крепостничество, традиционно считаемое главным тормозом исторического развития России, на самом деле являлось единственно возможной формой, позволяющей существовать и развиваться российскому государству. По его мнению, крепостничество было органически связано с характером земледельческой деятельности российского крестьянства, ибо получение средств для осуществления государством его функций (при описанном выше уровне развития производства) было реальным только при создании системы жесточайшего насилия. "Для получения обществом даже минимума совокупного прибавочного продукта, - утверждает автор, - необходимы были жестокие рычаги государственного механизма, направленные на его изъятие. А для этого стал объективно необходимым и определенный тип государственности, который и стал постепенно формироваться на территории исторического ядра России". Вывод не бесспорный, но заставляющий задуматься. Трудно смириться с мыслью, что крепостное право, а затем и сталинские колхозы были порождены климатическими условиями и чудовищно низким уровнем производства, что не было никакой альтернативы этому пути, который Россия прошла, умываясь кровью и платя за движение вперед миллионами жизней своих сограждан. Впрочем, довольно одномыслия, одного единственно правильного учения, одного единственно правильного взгляда на ход отечественной истории. Кто прав в этом споре, покажет будущее.
Трудно в небольшой рецензии остановиться на многих и многих интереснейших наблюдениях и выводах Л.В.Милова, заставляющих по-новому взглянуть и на правительственную политику и на общественное движение в России за несколько последних столетий. Появление этого исследования заставит пересмотреть многие устоявшиеся в исторической науке представления. И не только в отечественной, но и в зарубежной.
В настоящее время готовится переиздание книги в издательстве РОССПЭН.